Sevpolitforum.info

— Это был самый мощный авианосец в мире до нынешнего времени! Семь двести тысяч тонн водоизмещения! И был потоплен лодкой в тридцать раз меньшей, чем он сам. Только недавно вступивший в строй американский атомный ударный авианосец "Энтерпрайз" смог превзойти "Синано" по своей мощи…

— Вот бы его утопить! — вырвалось у вихрастого четверокурсника, в котором без труда можно узнать нашего мечтателя.

— Ну-ну. Мысль сама по себе неплоха, но американцы учли печальный опыт "Синано". Его охраняли всего два эсминца. А у "Энтерпрайза" сопровождение — будь здоров. Лодки, авиация, в том числе и противолодочная, и спутники… Это дальнее, а в ближнем фрегатов пять рыщут. И у самого, помимо авиации, вооружение — ого-го! Так что, мой юный друг, о торпедной атаке "Энтерпрайза" можно только мечтать. К тому же ход у него под тридцать узлов, даже противолодочным зигзагом угнаться практически невозможно. Даже если ваша железка сможет дать такой ход, вы все равно ничего слышать не будете за ревом собственных шумов. Это все равно, что на мотоцикле с завязанными глазами преследовать гоночный автомобиль по взлетной полосе. Причем у водителя автомобиля глаза не завязаны… За ним надо охотиться, выслеживать, прокрадываться в ордер — одним словом, как следует надо тактику изучать. И не только в училище, а всю службу. Вот тогда что-то может получиться. Причем только в военное время — надо объяснять, почему? А еще попробуй, окажись с ним в одном районе…

И тем не менее, командир упрямо нес свои несбыточные мечты через годы. И вот наступило время принятия решения: расти дальше по службе, или подыскивать место на берегу? Расти дальше не особо хотелось, а на просьбу или даже намек о переводе командир дивизии с начпо заявляли: "Ну, еще одна автономка — и будет тебе перевод". Но прошли одна, вторая и назревала третья. Командир был грамотным подводником, имел сколоченный экипаж и, как говорится, пользовался авторитетом. Но всему есть предел, и когда командир твердо заявил протест и затребовал справедливости у командования, ему "по секрету" сообщили, что эта боевая служба будет проходить в районе предполагаемого действия АУГ с "Энтерпрайзом", и что более опытного и грамотного командира в этом плане просто нет и быть не может… Короче, такого иезуитского коварства в штабной дипломатии командир не ожидал. Мечта юности… непойманная Жар-Птица…

И началась игра в жмурки, гонка с завязанными глазами. На космическую разведку надежды было мало — никакого просвета, облачность сплошная. Но командир был отнюдь не беспомощным мечтателем, а имел крепкую крестьянскую хватку: про авианосцы и их тактику он знал все, что можно было знать. Его офицеры, включая даже механиков, знали чудаковатость своего командира и тоже старались не пропустить ни крупицы информации про "Энтерпрайз" и его охранение. И, наконец-то, — вознаграждение за упорство: вот она, материализация мечты командира и всего экипажа! Лодка на стабилизаторе глубины без хода, все молчат, напрягшись, а акустики ловят своими чуткими электронными и человеческими ушами групповую цель, а посередке что-то такое, что без труда классифицируется как авианосец! Прикинули, посчитали — основная цель пройдет мимо в десяти-двенадцати кабельтовых. Вот она, мечта юности и всей последующей жизни! Ну почему, почему на планете в эту минуту мир?! А-а-а!..

— Боевая тревога, торпедная атака! Колокола и "каштан" не использовать! Все команды и доклады — только по телефону!

— Ну, писец, началось, — вырвалось у экипажа, — бей супостата.

Но война-то “холодная”, время мирное, атаковать нельзя, даже имитировать атаку… Надо что-то делать, как-то обозначить торпедную атаку, пусть знают, что русский Иван не лыком шит, и не думают о безнаказанности…

— Боцман, всплывать на перископную глубину на стабилизаторе.

Команд — минимум, все с полуслова, все работают, выкладываясь на сто процентов.

— Поднять перископ.

В центральный прибыли взлохмаченные зам с особистом. Ишь как торопились, даже лоск не успели навести. Начинают потихоньку въезжать в обстановку. Командир — к перископу, чтобы ненужных вопросов избежать. Минут через пять авианосец будет на траверзе. Вон он, весь в огнях, самолеты принимает — значит, курс менять не будет. БИП вырабатывает данные для стрельбы — все на автомате. Командир от перископа — к телефону:

— Минер! Сколько нужно времени, чтобы освободить четвертый и пятый аппараты от торпед?.. Сколько?! Ну ты оху… Пять минут! И приготовить эти аппараты к прострелке воздухом! Понятно?!

Пытавшиеся вот-вот вмешаться в обстановку зам с особистом оцепенели, как адмиралтейские якоря на набережной Невы. Минера тоже заклинило, и четкого ответа "есть" не последовало. Вот те на. Готовились, готовились. Да, в военное время проще: ввел данные стрельбы — а они идеальные! — и "Пли!" А тут все аппараты заряжены боевыми торпедами, все битком. Есть, правда, возможность освободить два аппарата от торпед на случай аварийного выхода из затонувшей лодки. Ну, освобождаем, время уходит…

Время уходит, авианосец вот-вот поравняется с лодкой, а минерское "есть" все никак не прозвучит, да и зам с особистом скоро очухаются.

Тут механик — нашел, елки, выход! — самый большой оппозиционер и тайный насмешник над командирскими утопиями. Он уже давно запрашивал "добро" продуть гальюны(не заполненным "под завязку" остался только докторский в изоляторе), но командир неизменно запрещал — звук продувки демаскирует махом. Механик матерился и утверждал, что нас скоро по запаху учуют даже в Пентагоне.

— …Минер!..

— Тащ командир, — встрял механик, — готов произвести прострелку гальюнов! Эффект такой же, а пользы больше: не надо снимать давление с отсеков, тем более, что оно и так избыточное, и расход воздуха на это дело меньше. И нарушения директивы не будет. А?

Мысль сама по себе неплохая, но… как-то это… и выхода другого нет…

— Ну, это совсем другое дело, — обратился почти вышедший из оцепенения зам к начинающему выходить особисту.

— Ладно, мех, убедил, — сказал командир. — Продуть гальюны по команде.

И сам — к перископу.

В редких разрывах облаков проглядывала четверть рождающейся луны. Лунная дорожка убегала в сторону авианосца, надвигающегося неумолимо, как крах капитализма.

— Механик, турбину к даче хода приготовить. Что там с гальюнами?

— Турбина готова, гальюнные аппараты второго и третьего отсеков к стрельбе готовы, — отрапортовал механик, — есть предложение опустить перископ: кингстон продувки гальюнов на одном шпангоуте с перископом, недолго и оптику загадить…

— Понял, понял, механик… БИП! Доложить данные стрельбы двумя "изделиями"! — Выслушал данные, сверился по перископу и дал команду опустить его.

— Механик, то-овсь!

— Есть товсь!

— Пли!

— Есть пли! — отозвался механик. — Второй и третий, продуть гальюны, воздуха не жалеть!

Через некоторое, очень маленькое, время в центральный пошел характерный запах, и все завращали носами.

— Товарищ командир, продуты баллоны гальюнов во втором и третьем отсеках. Замечаний нет.

— Есть, механик. Поднять перископ!

Подняли. Вот это да! Командир ошалело отшатнулся от окуляров, а затем опять прильнул.

На авианосце пылал пожар! И еще какой! Громадина продолжала следовать своим курсом.

— Товарищ командир! В нашу сторону направляется цель номер три, дистанция тридцать, — доложил командир БИПа.

— Есть, — машинально ответил командир, не отрываясь от перископа, — наблюдаю пожар на авианосце, записать в вахтенный журнал…

В центральном все так и обалдели.

— Доигрались! — первым пришел в себя и трагически завопил зам.

— Разрешите? — и, не дожидаясь ответа, особист прильнул к перископу. Это наглость. Это борзость. Перископ — штука только для командира. Старлей сопливый, агент 00, да к тому же из механиков… В другое время командир не стерпел бы и проучил юнца, но сейчас было не до того.

— Пожар… на полетной палубе… ни хера ж… — подтвердил особист.

Что за чертовщина?! Ну, продули гальюны. Торпедные аппараты воздухом не простреливали, вернее, команда была, но минер… Минер "есть" не сказал, а должен был, и отрапортовать команду должен был, а он молчал… Тогда что?

Так думал командир, а все внимательно слушали, потому как думал он вслух.

— А почему он молчал? — вступил в дело особист. — Может, он действовал?

И особист перевел взгляд на пульт вахтенного офицера с "каштаном". Тумблер торпедной палубы был включен! Все уставились на тумблер, а глаза зама начали наливаться справедливым гневом, как у Ивана Грозного, который убивает своего собственного сына.

— Разрешите! — и снова без разрешения особист рванулся к "каштану". — Первый, торпедная! Ответить центральному! — надрывался особист в выключенный "каштан", надеясь первым выявить злой умысел.

— Товарищ старший лейтенант! — не сдержался командир. — "Каштан" обесточен по моему приказанию с самого начала слежения за авианосцем. Отойдите отсюда, и без разрешения…

— Но ведь горит, и горит фактически! — не унимался старлей, пытаясь сдержать марку.

— А чего это вас так огорчает, — съязвил командир, — авианосец-то американский.

И за телефон.

— Связисты, запитать командирский "каштан", — и далее, уже по "каштану". — Минер! Ты что там, умер или …..?! Доложить количество боезапаса!

— Товарищ командир, — прозвучало в замершем центральном, — боезапас без изменения. — Минер докладывал невозмутимо — еще бы, откуда он знал. — В аппаратах столько-то, на стеллажах столько-то, выгрузку из аппаратов четыре-пять начать не можем, неисправно перезарядное устройство. Время на введение в строй выясняем…

— Ну, минер! Мо-ло-дец! — гневно-радостно выдавил командир. — Выгрузку отставить, а там разберемся…

Зам отлип от перископа, в который влез, пока шел диалог с торпедистами. Ему хотелось ущипнуть себя и проснуться. Кошмар какой-то! Торпеды на месте, ну продули гальюны, а авианосец горит!

Крыша съезжала не только у зама. Но боевые посты и командные пункты бесстрастно делали свое дело.

— Товарищ командир, цель номер три опасно приближается, дистанция пятнадцать кабельтов… — прервал размышления и догадки доклад акустика.

— Срочное погружение! Турбине вперед девяносто три! Боцман, ныряй на сто метров!

… Автономка закончилась досрочно. "Энтерпрайз" ни с того, ни с сего ушел прочь от советского побережья восвояси, а лодке приказали скрытно вернуться в родную базу. В точке всплытия поджидал БПК с комиссией. Сразу же изъяли вахтенный журнал и штурманские карты. Поочередно опросили всех свидетелей и участников "атаки" и заставили письменно изложить события — такого-то числа... И нарисовалось вот что…

О присутствии в данном районе советской субмарины командир авианосца наверняка знал, а значит, знало и все его охранение. Знал он также, что контакт с ней потерян. Это можно расценить как отрыв АУГ от лодки, но дальнее охранение — тоже подводные лодки — все равно должны были продолжать поиск. Наверняка знала о потере контакта и вся ходовая вахта авианосца. Знали, и потому смотрели в оба. И тут в лунной дорожке какой-нибудь сигнальщик видит перископ. Докладывает, разумеется, — у них за это дело крупная денежная премия, между прочим. Командование авианосца волнуется, луна прячется в облаках, и перископ скрывается (чтобы оптику в дерьме не запачкать). Все там напряженно лыбятся на воду, оповещают корабли охранения, а авианосец идет, не меняя курса, потому что самолеты заходят на посадку. Тут снова выглядывает луна, четко виден вышедший пузырь — в лунной опять же дорожке — и акустики кричат, что слышат торпедный залп… Рулевой и не выдержал, повернул, уклоняясь от "торпед", — так или иначе, история умалчивает, и самолет не туда приземлился, врезался...

Факт состоит в том, что, по сведениям агентурной разведки и по дипломатическим каналам, в том месте и в то время, где наша лодка продувала гальюны, на авианосце произошел пожар вследствие аварийной посадки самолета, врезавшегося в рядом стоящие, а в довершение всего авианосец еще и слегка влепил носом в борт своего же крейсера "Белкнап". Опять же через военного атташе производился запрос о наличии в том районе советских подводных лодок. Разумеется, вежливо ответили, что никаких лодок нет, а ту быстренько вернули…

На пирсе экипаж встречал лично командующий флотом. После оглушительного "Здравия желаем!.." ком поблагодарил экипаж за службу.

— Служим Советскому Союзу!!! — опять же оглушительно заорали подводники… И все. Ни речей. Ни митингов. Ни разносов. Ни наград, ни благодарностей, ни грамот, на худой конец. Зачем приехал?

— Старпом.

— Я!!!

— Действуйте по плану, а мы тут с командиром маленько побеседуем, — и в курилку на корень пирса.

— Ни хрена себе! — выразил общее недоумение механик. — Неужто снимут?! Вот бы меня!.. — он давно мечтал о переводе на берег под любым соусом, ровесник командирский.

— Всем вниз! — старпом пресек механические разглагольствования, и народ полез в прочный корпус.

Монолог кома в курилке (достоверность — плюс-минус):

— Ну что ж, родной, одну свою мечту ты осуществил. "Энтерпрайз" минимум на полгода выведен из строя. За это не грех и Героя дать. Но, родной, не судьба. Подписывается международное соглашение о предотвращении конфликтов в море и воздухе путем запрещения имитации боевых атак. Табанили его только америкосы. Теперь, может, и они поймут его пользу, потому как ремонт "Энтерпрайза" им в копеечку вылетит. Но тебя, родной, там не было. Ты понял? И экипажу объясни. Ну, органы возьмут подписку о неразглашении, само собой… Объяснять янкесам, что ты не имитировал торпедную атаку, а просто гальюны продувал, никто не станет. Во-первых, это их только разозлит, а во-вторых, смешно просто. Еще возьмут и не подпишут соглашения, реванша искать будут. ТАСС уже сообщил об аварии на "Энтерпрайзе" и заявил, что наших кораблей в этом районе не находилось. Вот так-то, родной. Извини, вот тебе Орден Красного Знамени — это все, что в моих силах. Да и вообще, не пора ли ему на покой? — ком повернулся к комдиву. — А то ведь, насколько я знаю, еще одна мечта осталась неосуществленная. Есть места?

— Найдем, товарищ командующий. Это — последняя автономка. Готово представление на перевод в учебный центр, начальником тактического цикла.

— Давайте мне, я сразу подпишу. Ну что ж, комдив, готовь представление и на механика. Пусть там вместе разбираются со своими мертвыми петлями. Только в штопор не войдите, — ком весело погрозил пальцем, потом протянул на прощание огромную теплую ладонь.

... "деградация" началась на следующий день после Октябрьского переворота. Большевики сразу присвоили себе права, недоступные обычным людям.

В партийной столовой на ул. Грановского могли обедать члены высшей номенклатуры (или брать обед домой или продукты сухим пайком). Старые большевики имели «обеденные книжки» — платили за обед 10% стоимости.

В 1920 году при ЦК РКП(б) и Президиуме ВЦИК была создана спецкомиссия во главе с М. К. Мурановым по проверке привилегий лиц, проживающих в Кремле.
Комиссия Муранова выяснила, что в феврале 1921 г. в столовой Совнаркома регулярно получали обеды семьи: Крестинского - 2 обеда, Радека - 3 обеда, Калинина - 5 обедов, Троцкого - 5, Томского - 5, Каменева - 5, Рыкова - 5… Самыми прожорливыми - по 7 обедов на семью - оказались нарком просвещения Луначарский и нарком продовольствия Цюрупа, тот самый, который, согласно советской мифологии, страну кормил, а сам падал в голодные обмороки… Приболевшим руководителям полагалось усиленное питание, чем вовсю пользовались отдельные кремлёвские товарищи - например, сказаться больным очень любил Л. Каменев.

Но обеды обедами, а ведь надо было ещё завтракать и ужинать. Со складов ВЦИКа только за ноябрь 1920 г. семье Ленина было отпущено 24,5 кг мяса, 60 яиц, 7,2 кг сыра, около 1,5 кг сливочного масла, 2 кг зернистой икры, 4 кг огурцов, более 30 кг муки и круп, 5 кг сахара и 1,2 кг монпансье, килограмм сала и даже 100 папирос. Только за 3-4 ноября 1920 г. «голодающий» Цюрупа получил со склада 20 кг хлеба, 8 кг мяса, 5 кг сахара, 3,4 кг сыра 1,2 кг кофе, 22 банки консервов, 4 кг яблок и др.


Народ же в это время голодал.

В бытность свою директором Государственного архива России Сергей Владимирович Мироненко обнародовал в качестве рассекреченной сенсации давно известные и неоднократно опубликованные материалы Главной военной прокуратуры, в 1948 году установившей, что первые — в том же ноябре 1941-го — публикации основаны не на результатах бесед с непосредственными участниками (их в тех публикациях объявили поголовно погибшими), а на рассказах командиров и комиссаров других подразделений.

Документы эти полны ошибок, в том числе и в перечне участников боя, и потому не могут быть основанием ни для состоявшегося по горячим следам посмертного награждения, ни для каких бы то ни было иных официальных действий. Даже фраза «Велика Россия, а отступать некуда — позади Москва!» принадлежит не политруку Василию Георгиевичу Клочкову, а журналисту Александру Юрьевичу Кривицкому (в фильме она не приведена дословно, но эта мысль вмонтирована в одно из обращений Клочкова).

Никто не отрицает сам факт длительных и в целом успешных боев, которые вела против 2-й и 11-й немецких танковых дивизий 316-я стрелковая дивизия под командованием Ивана Васильевича Панфилова, сформированная в Алма-Ате — столице Казахской ССР и Фрунзе — столице Киргизской ССР.

Но, как обычно, дьявол кроется в деталях.

И бойцов в 4-й роте второго батальона 1075-го стрелкового полка было в тот день не 28, а 140, и танков уничтожено не 18, а — по разным немецким отчетам — от 4 до 8... Из этого делается вывод: раз первые публикации неточны — значит, и обсуждать вовсе нечего.

Репортажи о ходе боевых действий в принципе не могут быть безупречны: ни один очевидец не может охватить взглядом всё событие со всех сторон, а часть сведений просто погибает вместе со своими носителями. Военная истина устанавливается не словом, а делом: побеждает, как правило, тот, кто совершает меньше ошибок, чем противник.

По этому критерию правда на нашей стороне. И не только по факту нашей победы, но и по ее цене. Как установлено позднейшими исследованиями, Вооруженные силы СССР в результате боев потеряли 8,5–9 млн человек, еще около 2,5 млн не вернулись из плена. А общие демографические потери СССР — 26,5–27 млн — связаны в основном с методичным уничтожением граждан СССР на оккупированных территориях.

Потери Германии — вопреки легендам о безупречном немецком порядке — учтены несравненно хуже: по достоверным документам установлена гибель 2,8 млн военнослужащих, минимальная оценка по косвенным данным — 4,2 млн, а сравнение общего числа мобилизованных с общим числом военнослужащих на момент капитуляции дает потери не менее 6 млн. Вдобавок на советском фронте погибло около 1 млн из союзных Германии вооруженных формирований — от венгерских, румынских, финских регулярных войск до норвежских, польских и французских добровольцев. Да еще до сотни тысяч граждан СССР, оказавшихся разными путями на немецкой стороне, но вошедших в наши потери.

Таким образом, наши боевые потери немногим больше, чем у противника: вопреки расхожей легенде, мы воевали не числом, а умением.

Фильм очень точно показывает многие составляющие этого умения. Тут и личный опыт, передаваемый из уст в уста, и тренировка бойцов на макетах, и напряженное обустройство укрытий и ложных позиций, и четкое взаимодействие разных подразделений и видов оружия... Это не позднейшая фантазия, а сведения из всё тех же документов военного времени. В том числе и со стороны противника, куда наши военные корреспонденты тогда никак не могли заглянуть, да воспоминаний тех, чьими потом и кровью написаны документы.

Авторы фильма не вступают в споры «а был ли мальчик». Они — так же спокойно, умело, методично, как их персонажи, — рисуют полную и достоверную, насколько это вообще возможно в исторической науке, картину, части которой когда-то по клочкам собирали советские военные корреспонденты. Это картина столкновения двух громадных сложнейших машин, состоящих из миллионов людей. Сакраментальное число 28 звучит в контексте, где вполне понятны и размах событий, и роль каждого их участника.

Художественные достоинства живописать не буду: я не искусствовед. Отмечу только, что из-за организационной накладки (в рабочих просмотрах такое случается) первый час фильма посмотрел дважды — оба раза с одинаковым вниманием и удовольствием.

Война, подобная Великой Отечественной, для нас в обозримом будущем вряд ли возможна: ракетно-ядерный щит, выкованный под руководством Лаврентия Павловича Берии, Сергея Павловича Королёва и Игоря Васильевича Курчатова, отрезвляет любого агрессора. Поэтому против нас употребляют другие военные средства — от массированной клеветы до попыток устройства внутренних беспорядков. Нам предстоит еще не раз искать новые способы усмирения врагов. «28 панфиловцев» учат, как находить свое место в общем строю защитников Родины.

Чтобы понять, о чём я говорю, представьте себе, что вы идёте по Москве, по улице Намёткина, знаменитой тем, что именно на ней находится головной офис Газпрома. Какие мысли при виде этого чудо-здания посетят стихийно вас? Думаю, примерно такие:

«Вот они, воры! У, твари!.. Жируют, а на народ им плевать… Вот они – деньги!.. А кто там работает? Другие люди, к которым и близко не подойти – не то что на работу к ним устроиться! И на порог не пустят!»

Ну, и так далее, в том же духе.

Лейтмотив всех этих мыслей будет в том, что вы и Газпром – две разных планеты на непересекающихся орбитах. И вместе не сойтись вам никогда.

Хотя, как мы все знаем, Газпром – государственная структура, то есть такая, которая по своему статусу должна быть доступна всем гражданам без исключения.

То же самое применимо и к Роснефти, и к ведомству мистера Чубайса, и ко многим другим, не говоря уже о налоговых органах, УФМС, МВД и прочих. Однако каждый знает, что без особого приглашения туда лучше не соваться. В отделе полиции за одну настойчивую попытку поздороваться с дежурным могут кинуть в клетку – есть уже такой опыт…

Между нами и ними как-то невзначай возникла "дистанция огромного размера". И со временем она только увеличивается.

Для многих наиболее престижной, желанной и материально выгодной стала работа в государственных органах. Что есть своего рода парадокс: люди, имеющие российское гражданство, граждане своего государства стремятся в... государство!

Не в частный бизнес, а именно в госструктуры. Граждане "второго сорта", желающие стать "первым сортом" – рвутся в госслужащие, которые у нас больше не служат, не обслуживают народ, а высоко парят над ним!

Если эта мысль понятна, то можно перейти к главной моей идее. Она очень проста и заключается в том, что в СССР никто к тому, чтобы стать госслужащим особо не стремился! Просто потому что мы все были госслужащими!

Продавцы, дорожные рабочие, милиционеры, шоферы, инженеры, учёные, советские и партийные работники – мы все были государством! Одним единым и неделимым! Между нами не было той пропасти, которая возникла сейчас.

Дистанция меж теми и иными была, конечно – но это была нормальная иерархическая дистанция, обычная для любого коллектива, где есть начальники и подчинённые. Но и те, и другие жили на одной планете!

Я хорошо помню, как в советское время мне приходилось не раз стучаться в двери высоких кабинетов – и по служебным делам, и по личным. Одни вопросы решались мгновенно, другие – со скрипом; но все проблемы я мог беспрепятственно обсуждать на любом уровне.

Председатель Пермского горисполкома, когда я пришел на приём к нему, угощал меня чаем с сушками. В Ленинграде высокий чиновник предложил мне курить в его кабинете и любезно пододвинул пепельницу…

Повторяю, бывало по-разному: вопросы решались когда быстро, когда медленно. Грамотно или не очень – но всегда решались. И без денег.

Мы все были частью одного целого, хотя тогда едва ли об этом задумывались.

Зато сегодня поводов задуматься об этом более чем достаточно.

И хоть вездесущее жлобьё быстренько сочинило приговорку "Общее – значит, ничьё!" – мы в те времена как-то подспудно понимали, что общее – значит своё, наше! Что мы все действительно хозяева своей жизни в тех пределах, в которых это допустимо в обществе. Что нет и не может быть непреодолимой дистанции между нами и государством, которому мы все служили.

И вот это ощущение единства со своей большой страной делало наш кругозор таким, какого нет в нынешней России эпохи капитализма.

Это ощущение создавало наш менталитет, чувство уверенности и спокойствия за будущее. Менталитет хозяина страны и своей судьбы. Не в том смысле, что захочу – дам по зубам партийному секретарю, нахлобучу постового, гаишника, – и мне за это ничего не будет. А в том, что захочу – поступлю без взятки в любой ВУЗ, дослужусь без блата хоть до директора завода, хоть до генерала! Конечно, и блат был – но не на первом месте, как сейчас, а разве на десятом. И Туполев, и Королев, и Гагарин, и певец Антонов, и писатель Распутин, и режиссер Гайдай, и артист Никулин своих вершин достигли не по блату – а своим талантом и трудом. Чего сейчас, увы, уже не наблюдается.

И не армия, хотя она была необычайно сильна, не сильная центральная власть, а именно наш менталитет делал нашу страну несокрушимой.

Уже предвижу саркастические возражения: а что же вы тогда так развалились? Почему не защитили СССР? Почему пошли на поводу лживой пропаганды переродившихся властителей?

Ответ снова прост: именно потому что мы были частью государства, привыкли доверять ему. И эта доверчивость сыграла с нами злую шутку. Передоверились. Перенадеялись. Обратная сторона великой веры в государство, которое не подведет. А оно в лице прорвавшихся наверх прощелыг, как воровка на доверии, и подкачало, и подвело.

И хочется верить, что выводы из всего этого сделаны. И будущая власть, как и будущий народ, преодолев все нынешние извращения, найдут друг друга наконец.