Sevpolitforum.info

Игорь Ростиславович появился на свет в 1923 году. Его семья происходила из самой "не сановной" (по его выражению) части русской интеллигенции. Дед по отцу был преподавателем духовной школы. От него в семье остался огромный книжный шкаф, доверху наполненный дореволюционными изданиями самого разнообразного направления — от русских сказок и былин до Достоевского и религиозной философии. Этот шкаф и его содержимое Игорь Ростиславович выделил как одно из первых и самых ярких воспоминаний своего детства. Хотя семья была небогата, но тот ужас, который пришлось пережить в "революционное лихолетье", не шёл ни в какое сравнение с привычным бытом в Российской империи. Сыпной тиф, грязь, вши, полная бесперспективность будущего… Отца два раза водили на расстрел. Первый раз он чуть не расстался с жизнью из-за сапог: убийцам показалось, что они смогут овладеть этой ценностью, вот и водили жертву от фонаря к фонарю (дело было уже ночью), чтобы рассмотреть, что там на ногах… Оказались ботинки — они-то и спасли жизнь. За ботинки, по словам Шафаревича, "рук марать не захотели". Второй раз отец был схвачен революционными китайцами… Опыт этого неудавшегося расстрела был особенно чудовищен. Китайцев, не понимавших ни слова по-русски, умолять и упрашивать было сродни упрашиванию камней мостовой или дров, сложенных неподалеку от места предполагаемого расстрела. На этот раз спасло отсутствие оружия, которое они искали у арестованных. После подобного опыта отец стал другим человеком. Собственно, весь смысл своего бытия родители с этого момента видели только в сохранении жизни юного Игоря, ни о какой идеологической альтернативе речи просто не заходило. Вот только Игорь оказался необычным ребенком! Он родился на свет гением…

Знаменитый средневековый схоласт-неоплатоник Николай Кузанский выделял две основные субстанции, влияющие на формирование человеческой души: "форму форманту" и "форму информанту". "Форма форманта" присуща человеку изначально, она строит человеческую композицию изнутри, то есть действует из центра на периферию. Это скорее духовный организм, который растёт сам по себе; как и почему — до конца непонятно. В данном случае, являясь христианином, я могу сказать, что это дар Божий. Но каков критерий наделения этим даром отдельно взятой личности — на мой взгляд, остаётся тайной. "Форма информанта" нечто иное, она действует от периферии к центру, под этим понимается воспитание, обучение, дрессировка и прочее. Надо отметить, что "форма форманта" напрямую связана с врождённым знанием, а "форма информанта" — с привнесённой информацией. Обе субстанции присущи и воздействуют на любую человеческую душу, только в случае с гением "форма форманта" имеет столь колоссальную энергию, что позволяет индивиду, наделённому ею, реализовываться в жизни несравнимо интенсивнее, чем обыкновенным людям. Главное — проявлять при этом сугубо индивидуальный, ни на что не похожий стиль реализации. Посредством рационального инструментария нельзя объяснить феномен Моцарта, Есенина, Рембо… Здесь количественный аспект: возраст, как правило, весьма юный, возможность познать и преобразовать огромные объёмы информации, подчас условия рождения и воспитания — словом, весь комплекс проблем, связанный с так называемым естественным ходом событий, входит в неразрешимый конфликт с качественным аспектом творческой реализации данной личности. Именно это мы и наблюдаем в случае с Шафаревичем. Внутренний "формирующий" заряд был столь колоссален, что внешние "информативные" аспекты оказались бессильны исковеркать внутреннюю вселенную Игоря Ростиславовича.

В интервью на вопрос, как вы воспринимаете математику, занятию которой была посвящена, по сути, вся жизнь, Шафаревич ответил: "Как поэзию… В математике меня всегда более всего привлекала потусторонняя красота, которая через её посредство овеществляется в видимом мире. А сама интеллектуальная операция открывания нового в этой области сродни дару поэтического вдохновения, продуктом коего является стихотворение". Ещё было сравнение с музыкой: "Во мне пульсирует дикая мысль — Бог создал мир, но если бы Он его не создал, то музыка и математика всё равно существовали бы. Математика как поэзия, как музыка, как красота. Красота существует в мире Духа, а воплощение её в земном мире — это в том числе математика".

Итак, ребёнок появился на свет с неким даром, пока ещё не проявленным, но живущим в душе. В этом смысле любопытно временное и территориальное рождение гения на свет. Его можно сравнить с ударом молнии, который, в сущности, непредсказуем.

1923 год — полная духовная и материальная разруха, и вдруг рождается столь одаренный ребёнок. Я хочу подчеркнуть, что элемент воспитания, личной усидчивости и т.д. здесь вторичен. Безусловно, родители пытались дать мальчику хорошее образование. В семье были высококультурные, интеллигентные отношения, но этого бесконечно мало для того, чтобы человек стал гением. Это тайна, не поддающаяся рациональному объяснению. Я пытался приблизиться к границам этой загадки, спрашивая, как зарождается новая идея, как возможно так легко обрабатывать огромные пласты информации и т.д. Шафаревич ответил: "Да, само рождение, раскрытие некой новой задачи остаётся тайной, но этому рождению обязательно должен предшествовать довольно методичный и подчас изнурительный интеллектуальный труд. Оно, решение, приходит как озарение свыше, в каком-то смысле как плата за предшествующую работу".

Игорь Ростиславович, учась в школе, сдавал экстерном экзамены на механико-математическом факультете МГУ, после окончания школы был принят на последний курс этого факультета и окончил его в 1940-м (в 17 лет). Он защитил кандидатскую диссертацию в 1942 году (в 19 лет), докторскую — в 1946-м (в 23 года), 20 июня 1958 года (в возрасте 35 лет) был избран членом-корреспондентом АН СССР. Всё это видимые аспекты проявления того, что люди во все времена называли гениальностью. Именно она дала возможность с ренессансной многовариантностью реализоваться не только в математике, но и в философско-публицистическом секторе русского культурного пространства. И делает это Шафаревич на высочайшем, лишённом всякого примитивного вульгаризма уровне.

После страшных испытаний родители хотели отделить сына от всякого идеологического аспекта жизни страны. Локальная погружённость в область математики была как раз одним из наилучших выходов, дававших возможность реализоваться его гению без соприкосновения с социототалитарной государственной машиной. Отец и мать никогда не заговаривали с ним ни о сущности коммунизма, ни о Российской империи, ни о Христе, ни о религии. И всё же желание познать бытие и уникальная способность к анализу неумолимо взломали математическую локальность и вывели Шафаревича в стан самых беспощадных критиков той самой идеологии, от критического рассмотрения которой его пытались оградить.

Первый импульс пронзил его ещё в совсем юном возрасте. "При всеобщей непрерывной критике капиталистической системы я видел, — вспоминал Шафаревич, — как на изделия советской индустрии ставилось клеймо "ДиП" — "догнать и перегнать". Но кого же нужно было догонять и перегонять, когда советская пропаганда, основанная на библии коммунизма — "Капитале", сообщала, что социалистическая формация находится впереди капиталистической? "ДиП" относилось прежде всего к США и "загнивающему" Западу. Но как можно догонять и перегонять то, что безнадежно отстало с точки зрения марксистско-ленинской догматики? Налицо было странное противоречие, которое требовало анализа и всестороннего рассмотрения". Он стал изучать труды основоположников господствующей идеологической доктрины: Маркса и Энгельса. "Зазор" между тем, как должно было быть и как было, оказался огромным. Внутренний пафос самого марксистского учения также заставлял сомневаться в его истинности. Вывод созрел сам собой: Россия поставлена в такие социально-политические условия, при которых нормальное человеческое существо просто должно погибнуть. Итогом этого аналитического изучения явился труд "Социализм как явление мировой истории".

"Идея гибели человечества — не смерти определённых людей, но именно конца всего человеческого рода — находит отклик в психике человека. Она возбуждает и притягивает людей, хотя и с разной интенсивностью, в зависимости от характера эпохи и индивидуальности человека. Масштабы воздействия этой идеи заставляют предположить, что в большей или меньшей мере ей подвержен каждый человек; здесь проявляется универсальное свойство человеческой психики. Эта идея проявляется не только в индивидуальных переживаниях хотя бы и большого числа отдельных личностей — она способна объединить людей (в отличие, например, от бреда), то есть является социальной силой. Стремление к самоуничтожению можно рассматривать как элемент психики всего человечества. Социализм — это один из аспектов стремления человечества к самоуничтожению… По-видимому, социализм является постоянным фактором человеческой истории, по крайней мере, в период существования государства… Мы должны признать социализм одной из самых мощных и универсальных сил, действующих в том поле, в котором разыгрывается история… Смерть человечества является не только мыслимым результатом торжества социализма — она составляет цель социализма", — таким был вердикт, вынесенный Игорем Ростиславовичем той государственной формации, в которой ему суждено было родиться. По сути, он констатировал загипнотизированность колоссального количества людей сатанинским мороком, конечная цель которого — уничтожение человечества как такового.

Но далее его мысль стала анализировать тот "дрожжевой субстрат", который позволяет осуществиться подобного рода "загипнотизированности" над столь большими массами людей. Итогом стала книга, посвящённая исследованию феномена так называемого "малого народа". (Термин взят из книги французского мыслителя начала ХХ века Огюстена Кошена, в которой рассматривались тайные пружины исторического катаклизма т.н. великой французской революции.) Опубликованная в самиздате "Русофобия" произвела эффект разорвавшейся бомбы. Во-первых, Шафаревича, как одарённого интеллектуала, признанного в мире, почётного члена зарубежных академий, в том числе Английской и Американской, как участника диссидентского движения в СССР, посчитали попросту иудой — предателем, нарушившим негласное, но при этом фундаментальное табу. Здесь не лишне будет привести грязную историю, связанную с попыткой его изгнания из национальной академии наук США, в которую он был с почётом принят в 1974 году. 16 июля 1992 года эта академия, в лице её президента, обратилась к учёному с просьбой добровольно отказаться от членства в ней, так как процедуры исключения из академии не существует; подобной просьбы прежде не возникало за всю 129-летнюю историю этой академии. Шафаревич, как он сам мне рассказывал, удивился: "Обоснуйте, с какой стати я должен самоисключаться?". Ответом было невнятное мычание. Зато его друг, талантливый французский математик Жан-Пьер Серр, возмущённый "варварством янки", направил президенту свое послание: "У меня, господин президент, к вам в свою очередь ответная просьба: во-первых, принести извинение за акт неуважения господину Шафаревичу, во-вторых, незамедлительно покинуть свой пост!". В итоге американским академикам пришлось "терпеть" Шафаревича в своих рядах аж до 2003-го года, когда он сам вышел из состава АН США в знак протеста против американской агрессии в Ираке.

Во-вторых, это "предательство" было окрашено специфической формой обиды: вот-де, мы думали, что при наличии такого уровня вовлечённости в международные научно-элитарные сферы, при таком уровне мирового признания человек не может осмелиться затрагивать подобного рода вопросы. Парадоксальная ситуация для "демократического" мира, манифестирующего свою полную "открытость" и свободу. Он подвергается обструкции как внутри Отечества, так и за рубежом. Эмигрировавших учеников просят публично отрекаться от учителя, выезд с лекциями в зарубежные учебные заведения блокируется. Так, смеясь, он рассказывал, что в начале 90-х удалось выехать лишь в Токийский университет, и то лишь потому, что ректор оказался из рода самураев. Хотя звонок с обещанием неприятностей "самурайскому" ректору все равно последовал. Это, к слову сказать, наглядная иллюстрация уровня свободы, царящего в так называемом цивилизованном сообществе. А вот руководство университетской корпорации Кембриджа оказалось менее мужественным. Сначала пригласили, а потом позвонили и, извиняясь, отказались принять академика, сославшись на возникшие противоречия в профессорской среде в связи с его общественной деятельностью.

Фундаментальное исследование "Русофобия", выполненное на высочайшем интеллектуальном и фактологическом уровне, было полностью проигнорировано оппонентами. Кроме огульной ругани, подчас доходившей до истерики, оскорблений и угроз, никакого сколько-нибудь предметного обсуждения и, главное, попытки преодоления поставленных в книге проблем не было. Это, по словам Игоря Ростиславовича, абсолютно таинственное явление. Вот как сам он описывает эту загадочную ситуацию: "Казавшийся мне столь любопытным феномен "малого народа" не вызвал вообще никакого интереса, попыток принципиального обсуждения. А меня-то так поразила единообразность всех исторических реализаций этого явления! В критических статьях меня шокировала какая-то пропасть взаимного непонимания, мои аргументы просто не воспринимаются критиками, наши рассуждения движутся в разных, не пересекающихся пространствах. Причём мне кажется, что в некоторых случаях это есть сознательное игнорирование сказанного как полемический приём". А с другой стороны, действительно, как ещё может быть воспринята, например, такая сентенция математика: "…следует применять одну мерку к тем, кого судили в Нюрнберге, и к тем, кто уничтожал казаков". Ведь здесь же надо признать себя виновными и, главное, отвечать за совершение тех чудовищных преступлений по отношению к русскому народу, и прежде всего крестьянству и казачеству, в "романтически окрашенные революционные годы", а это для "малого народа" смерти подобно. Фундаментальный, жизненно необходимый вопрос, напрямую связанный с существованием России (как исторически-территориального феномена) и её народа, остаётся до сих пор не только не решённым, но даже не обсуждаемым. Сам Игорь Ростиславович с большим сожалением отзывается о невозможности подобного рода обсуждения: "Истинный трагизм нашей истории заключается в том, что к моменту, когда физически мы могли бы определять своё будущее, мы можем оказаться не готовыми идейно. Именно поэтому как предпосылку создания русской власти следует нашей первой задачей поставить — отстоять своё право осмысливать, обсуждать свою судьбу и историю. Обсуждать свободно, не оговариваясь десять раз, что "хоть мы и русские — но не шовинисты", не стремясь каждое высказывание уравновесить другим, его смягчающим, не двигаясь тут как солдат по заминированному полю, в результате чего читатель (а может быть, и сам автор) перестаёт понимать, о чём, собственно, идёт речь. Одним словом — без "внутреннего цензора" (не говоря уж о внешнем). Ведь мы принадлежим к виду Homo sapiens, и разум, способность обсуждения и понимания является одним из самых мощных орудий, которыми человек пользовался за всё время своего существования. Как же можно требовать, чтобы в вопросе столь важном для нашего народа мы от него отказались или пользовались им только в определённых узких рамках?".

В 1975 году Шафаревичу пришло письмо из Италии. Автор письма — тогдашний президент итальянской академии наук "Accademia Nazionale dei Lincei". (Часто употребляемое сокращение "Accademia dei Lincei" — "Академия рысьеглазых". Академики называют себя "рысьеглазыми" (lincei) в знак особой зоркости зрения, которая необходима для научного познания. Эпитет родился из переосмысления классического оборота "Линкеевы глаза" — намёк на остроту зрения Линкея, вперёдсмотрящего аргонавтов.) В письме Шафаревичу предлагалось выехать с семьёй на веки вечные в Италию, с предоставлением академической виллы, полного пенсиона, и, главное, гарантировалась абсолютная свобода для математической и философской деятельности. Шафаревич отказался. Самое любопытное в этой истории то, что президент-академик был этническим евреем. Воистину, в тысячный раз убеждаешься в правоте знаменитой аристотелевской максимы: "Целое больше суммы частей, входящих в него" — жизнь гораздо сложнее любого человеческого представления о ней.

Величие, мощь Шафаревича для нас, русских, для русской культуры, науки и, шире, русского бытия осознаны далеко не в полной мере. Наследие гения, его творческий потенциал распознаётся людьми в течение довольно долгого времени. И всё же великое счастье быть современником такого человека, иметь возможность прикасаться к плодам его творчества, наслаждаться и вдохновляться ими и, созерцая красоту и совершенство мыслей, являемых в них, осознавать, что если Бог ещё посылает нашему народу подобных гениев, мы как народ не безнадежны в Его глазах.
http://zavtra.ru/content/view/russkij-g ... afarevich/