«Это смерть российской пилотируемой космонавтики»Что означает для будущего российского космоса решение России закончить свое участие в работе Международной космической станции (МКС) и создавать собственную Российскую орбитальную служебную станцию (РОСС)? Независимые от Роскосмоса эксперты полагают, что ничего хорошего. С корреспондентом «Росбалта» беседует эксперт в области авиации и космонавтики Вадим Лукашевич.
— Вадим Павлович, что происходит и чем это может обернуться?— Давайте разберемся. Согласно прежним планам,
в состав российского сегмента МКС должен был войти научно-энергетический модуль (НЭМ). Он нужен для того, чтобы закрыть зависимость по электроэнергии. Сначала у нас были свои батареи, но когда американский сегмент разросся, мы их «сложили гармошкой» и берем энергию у них. Это не совсем правильно.
НЭМ должен был состоять из двух «бочек» — обитаемой герметичной и негерметичного отсека. Сначала нужно сделать макет — он никуда сам по себе не полетит. В авиации полноразмерный макет вообще принято делать в дереве — первый образец нового самолета деревянный (в последнее время, правда, больше компьютерный). Это «провязка» геометрии, трубопроводов, жгутов…
Пару лет назад был сделан технологический макет, на котором планировалось провести прочностные испытания. Как правило, макетов достаточно много перед летным изделием. Эти «бочки» передали в РКК «Энергия» — и все! Никаких работ больше не проводилось, потому что нет финансирования.
А мы тем временем говорили, что никаких проблем на российском сегменте нет, все хорошо, летаем и будем летать. Что есть какие-то там паникеры, не надо их слушать. И все время пытались продлевать срок функционирования МКС — нам, кроме нее, и летать-то некуда. А мы там, в общем-то, на птичьих правах — не мы принимаем решения, так как не мы несем основные затраты. Не далее как 5 апреля, второй человек в РКК Владимир Соловьев выразил готовность эксплуатировать станцию до 2030 года.
Но на самом деле ситуация совсем другая: все достаточно печально. От наших желаний и хотелок состояние российского сегмента не улучшается. Его модули имеют назначенный ресурс 15 лет. Возьмем
модуль «Звезда»: его корпуса изготовлялись на заводе Хруничева изначально для станции «Мир» в 1980-х годах. И ресурс у них был 7-8 лет. Но обстоятельства изменились, этот модуль где-то болтался, потом в РКК его дооснастили аппаратурой — и РКК дала ему ресурс 15 лет. А летает он уже больше 20 лет! Он за пределами гарантийного ресурса. А сам корпус, металл — в эксплуатации уже три ресурса.Естественно, что там идут эти трещины, деградирует структура металла. Любое изделие рождается и умирает. В прошлом году был конкретный звоночек: доклад Соловьева, где было сказано: после 2025 года деградация российского сегмента будет такова, что мы только на его ремонты будем тратить 10-15 млрд рублей в год. Проблемы будут нарастать лавинообразно.
— Получается, уходить с МКС все-таки надо?— Но партнерам-то мы говорили: все замечательно, продлеваем эксплуатацию до 2030 года. И мы эту линию гнули до начала апреля. А после 12 апреля в СМИ появляется утечка, что у Путина в Энгельсе было секретное совещание, где рассматривался вопрос о создании новой станции. И наши партнеры по МКС обалдели! В московском офисе Европейского космического агентства просто паника, НАСА молчит… Мы партнеров подогреваем, а сами втихаря принимаем решение после 2025 года с МКС уйти.
Так дела не делаются. Это международный проект, который начинался по соглашению «Гора — Черномырдина» в конце 1990-х. Причем, вспомним, что у нас тогда творилось:
мы сорвали все сроки запуска первого модуля, потому что тупо не было денег. Функционально-грузовой блок «Заря» в центре нашего сегмента был построен на американские деньги. А теперь мы решили соскочить, даже не поставив их в известность. Они об этом узнают из СМИ. Значит, мы настолько ненадежные партнеры. Мало того, что политические риски: только что были друзья, теперь уже не друзья.
Мы начинали извоз их астронавтов с $20 млн за одно кресло — и поднимали цену до $70-80-90 млн, вели себя как монополист. О процессе старения надо было говорить вовремя и вслух, тогда решение об уходе с МКС было бы логичным и понятным.
А через несколько дней после этой утечки пошел шквал выступлений. Сначала выступил вице-премьер Юрий Борисов: да, наверное, будем уходить, но посоветуемся с партнерами. А потом, дня три назад, было
выступление Борисова в «Вестях», где он сказал все открытым текстом. Да, мы уходим. Сегмент наш в плохом состоянии, 80% оборудования выработало свой ресурс, и дальнейшее пребывание наших космонавтов на борту, в общем-то, опасно для жизни.Роскосмос мгновенно переобулся, и уже на следующий день Дмитрий Рогозин публикует видео того самого технологического макета — и называет его будущим модулем нашей станции! Он написал, что к 2025 году поставлена задача: готовность к полету. Я написал, что это полная лажа, и это не летный образец. И летный-то надо перепроектировать, а это год-два.
Резко сменилась вся «информационная парадигма». Теперь нужно срочно пиарить новую станцию. Пару дней назад Роскосмос пригласил около 80 дружественных ему журналистов и блогеров в контрольно-испытательную станцию РКК «Энергия», где показывал им эти две «бочки». Рассказывал Соловьев и зам Рогозина по науке. И Соловьев сказал: «Это не блеф, а летный образец».
Но это не так. Им демонстрировались два макета: габаритный и технологический, для прочностных испытаний. Кстати, второй макет потом может быть использован и как летный. В истории авиации такие случаи были. Но это уж от крайней бедности. Обычно строится первый каркас-планер, который на статических испытаниях на земле ломается. Его нагружают на 110% и иногда, когда сняты уже все данные, просто ломают. Там уже усталость металла и все такое. И потом уже делается первый летный.
Но вот яркий пример из наших времен: Су-47, этот черный самолет с крылом обратной геометрии. Его строили еще как планер в СССР, дали 100% нагрузки (но не более того!), математически все пересчитали, и именно этот планер дооснастили до летного образца, и он же потом полетел. В Истории КБ Сухого это первый случай, как и вообще в истории нашей авиации.
Может быть, от нашей бедности этот модуль так же используют. Хотя вообще это глупо. Запускают, как правило, новый, чтобы он свой ресурс в космосе использовал. Летный ведь тоже в войска не идет, ему такой ресурс большой не нужен. Сами по себе испытания уже съедают ресурс.
— А это — точно? Не могли у нас еще втайне собрать уже действительно настоящий модуль для будущей РОСС?— Нет, такое чудо абсолютно исключено. Соловьев показывал журналистам два макета. Ну, и на следующий день после моего поста Рогозин говорит, что станция у нас будет к 2030 году, а еще на следующий день, что она будет к 2035-му, мы ее начнем собирать с 2030-го. За ночь добавлялось по пять лет! И вот эти сроки уже реальны. Моя позиция такая: при нормальном финансировании (а это примерно 1 трлн рублей, которых нет, но если сегодня этот триллион будет, как и политическое решение), нам на создание новой станции надо минимум 5-8 лет, а реально — десять.
Надо перепроектировать НЭМ как базовый блок новой станции. Переоснастить. Запустить, а запуск — это «Ангара», с Плесецка или с Восточного. Но «Ангары» у нас пока только два пуска, и стартовый комплекс на Восточном еще только строится. Я исходил из того, что могут США, что мог СССР. А мы в этом отношении раза в два хуже СССР. Программу «Буран» в 1976-м начали, ракета полетела в 1987-м, сам «Буран» — в 1988-м. Рогозин хвалится тем, что «на пике» работ на Восточном у него заняты две — две с половиной тысячи строителей. А на «Буране» было занято 50 тысяч, две строительных армии.
Рогозин говорит: мол, уходим с МКС, и вместо того, чтобы финансировать старое, мы будем создавать новое. Смотрите:
мы тратим на МКС где-то $350-360 млн в год. А новая станция стоит триллион рублей. При таком финансировании, это у нас займет около 40 лет. Не получается! Годовой бюджет Роскосмоса сейчас — 25 млрд рублей на пилотируемую космонавтику, а мы говорим о триллионе.
— Пусть даже так, но если у нас в итоге будет своя станция — значит, мы все-таки не теряем пилотируемую космонавтику? — А вот я думаю, что теряем.
Мы создаем станцию технологического уровня начала 1970-х годов, но, в отличие от того времени, без каких-либо задач.
То есть — она не нужна. В те годы мы хотели научиться жить в космосе, понять, что такое длительная невесомость, отработать системы жизнеобеспечения, и сам человек в космосе был объектом длительного эксперимента. На сегодняшний день все задачи на околоземной орбите более дешево и с меньшими рисками решаются автоматами. Наблюдать Северный морской путь? Спутники это делают без вопросов. Всю разведку делают автоматы без вопросов и сбрасывают снимки в электронном формате. Связь, исследование Земли, да хоть бы и боевые действия. Выработка полупроводников, инсулина… Мы не говорим про туристов, отели — это ради Бога.
Задачи для человека на околоземной орбите исчезли.
Подразумевалось, что орбитальная станция — это подготовительный этап перед дальним космосом, чтобы человек научился в космосе жить. Это прошло. Американцы дальше идут на Луну. Китай в этом году создает свою первую многомодульную орбитальную станцию по образцу нашего «Мира», для него это логичный шаг. А мы? Создаем посещаемую станцию!
— Даже без постоянного проживания?— Да. Почему посещаемую? Потому что дорого! Не по карману постоянно действующая. У нас были такие станции «Салют3-4-5», на «Салюте-6» мы поставили рекорд по продолжительности, а потом станция «Мир» — 15 лет непрерывной эксплуатации. И теперь возвращаемся к посещаемости. Это регресс! Мы говорим, что будем изучать фактор космического полета вне защиты радиационных поясов Земли. Зачем, спрашивается?! Воздействие радиации на человеческий организм уже изучено, Чернобыль тот же самый…
Ну, и что мы имеем к 2030 году? Американцы уже ходят по Луне. Окололунные станции с участием ЕС, Канады, Японии (и даже Украина подписалась) — там уже люди живут. Китайская многомодульная станция на околоземной орбите работает уже 5-7 лет. И, скорее всего, индусы уже будут летать в космос, как Гагарин с Терешковой. А мы?
Это слив нашей космонавтики. Теперь у нас будут годы паузы. Только туристов запускать по маршруту Гагарина, а летать-то некуда по большому счету. Таких перерывов у нас еще не было. Я рассматриваю это как смерть нашей пилотируемой космонавтики.
