На носу очередные переговоры между руководителями Беларуси и России, фоном идут разговоры об угрозе суверенитету страны. Между тем в первой половине 1980-х Москва уже рассматривала идеи об уничтожении белорусской государственности (пусть даже в форме БССР). Рассказываем, кем они были задуманы, почему не реализованы и как повлияли на развитие Беларуси в 1990-е годы и в наши дни.
«Хтосьці з беларусаў па-панібрацку спытаў у Слюнькова: «А ты чаго тут?»11 января 1983 года умер руководитель БССР Тихон Киселев. Для советского времени это было экстраординарное событие. Ведь — если исключить случайную гибель Петра Машерова — руководители БССР никогда не умирали, будучи у власти. Их забирали на повышение (чаще всего в Москву), поэтому фамилии их минских преемников определяли заранее.
Когда в 1980-м погиб Машеров, кандидатуру Киселева утверждали почти две недели. А вот после смерти последнего действовали молниеносно. Уже 13 января первым секретарем ЦК КПБ был утвержден Николай Слюньков. О нем в этом тексте мы расскажем подробно. Без Слюнькова вся история осталась бы на уровне нереализованной идеи. А вот его вмешательство сделало ее глобальной и повлияло на развитие Беларуси вплоть до сегодняшнего дня.
В 1983-м Слюнькова в республике откровенно не ждали и рассматривали скорее на должность председателя республиканского Госплана (государственный орган, осуществлявший общегосударственное планирование развития народного хозяйства и контроль за выполнением планов. — Прим. TUT.BY). Правда, с перспективой возглавить Совет Министров БССР. Такие планы были и у Киселева, и его конкурентов в борьбе за власть.
Известный белорусский журналист Александр Улитенок рассказывал мне с чужих слов очень красноречивую историю.
— З Масквы прыляцеў не толькі Слюнькоў, а хтосьці з маскоўскіх высокіх чыноўнікаў, каб яго прадставіць. Іх сустракалі, і хтосьці з беларусаў - магчыма, старшыня Вярхоўнага Савета, па-панібрацку спытаў у Слюнькова: «А ты чаго тут?». Тут маскоўскі госць павярнуўся і сказаў: «А гэта першы сакратар [беларускай кампартыі]».
Даже если эта история — легенда, ее стоило бы придумать.
Согласитесь, за два дня руководителя республики не подбирают. Но и Андропов возглавил СССР лишь за два месяца до этого назначения, и его явно куда больше волновали московские проблемы. Выскажу свою версию: на кандидатуре Слюнькова он остановился заранее.
Из контрразведки — в ГоспланЕще в 1980-м в Госплане СССР была создана служба безопасности. В следующем году ее начальником стал генерал-лейтенант Иван Устинов, до того времени начальник управления военной контрразведки КГБ СССР. Задачу Устинову Андропов сформулировал так: «Положение в стране сложное, и я должен иметь точную информацию, что же у нас происходит, особенно на экономическом фронте».
В то время первым заместителем главы Госплана являлся Николай Рыжков, одним из заместителей — Николай Слюньков. Биографии обоих были удивительно похожи друг на друга. Рыжков никогда не работал в партийных органах, а являлся классическим хозяйственником. С должности генерального директора «Уралмаша» он перешел в Министерство тяжелого и транспортного машиностроения, оттуда — в Госплан. Белорус Слюньков лишь два года являлся первым секретарем минского горкома, до этого возглавлял Минский тракторный завод.
В ноябре 1982-го Андропов стал генсеком. В следующем месяце Рыжков в статусе секретаря ЦК возглавил ключевой Экономический отдел ЦК КПСС, а в январе 1983-го уже знакомый нам Слюньков стал руководителем БССР. В тот момент это было нарушением всех партийных канонов. Чтобы занять такие должности, надо было основательно поработать в партийном аппарате и последовательно пройти несколько кадровых ступенек. Рыжков и Слюньков перепрыгнули сразу через несколько из них.
Моя версия: Андропов знал об этих людях от Устинова и делал эти назначения абсолютно сознательно. Остается понять его мотивы.
Из директоров — в большие начальникиПервый мотив понятен и лежит на поверхности. Это глубокий экономический кризис, в который постепенно начал погружаться СССР в 1970-е годы. Это тема отдельной статьи, поэтому приведу всего лишь несколько цифр относительно нашей страны. Даже по официальным данным, уровень рентабельности колхозов и совхозов БССР в 1980-м составлял 0,3% (!). Почти половина хозяйств тот же 1980 год окончила с убытками (1473 из 2698). К 1983-му ситуация так и не улучшилась. И это в БССР, которая считалась одной из самых обеспеченных советских республик. Что ждать от других?
То есть от Слюнькова и Рыжкова ждали, что они помогут преодолеть кризис (на уровне республики и центре), и это им на тот момент удалось.
Но в назначении Слюнькова был еще один мотив. Он начал небывалую кадровую чистку, одну из двух самых крупных за всю историю БССР (первой были сталинские репрессии). Всего несколько цифр: по подсчетам американского историка Майкла Урбана, в 1983 году на 108 наивысших должностях республиканского уровня сменилось 29 человек (26,9%), а на 48 региональных должностях — 21 человек (43,8%).
Но в этой кадровой чистке была любопытная особенность: в Витебске, Могилеве, Гомеле Слюньков назначил первыми секретарями местных обкомов людей, которые раньше работали в облисполкомах. Ради объективности, такая традиция существовала и в 1960—1970-е годы.
— Як правіла, было так: другі сакратар абкаму — старшыня аблвыканкаму — першы сакратар, — отмечает Сергей Наумчик, журналист и экс-депутат Верховного Совета Беларуси.
Но теперь акцент был сделан именно на чиновниках, которые занимались не партийной работой, а реальными хозяйственными заботами.
К тому же руководителями облисполкомов при Слюнькове как раз стали назначать хозяйственников.
В столице «зеленый свет» получили чиновники, которые работали на крупных предприятиях. К примеру, директором белорусского Госплана стал Анатолий Реут, в прошлом директор Минского приборостроительного завода и Минского завода электронных вычислительных машин. Вторым секретарем Минского обкома стал Вячеслав К*бич, в прошлом директор Минского станкостроительного завода имени Кирова.
Ради объективности следует отметить: их выдвижение во власть происходило и до 1983 года. Но именно приход Слюнькова придал их карьере резкое ускорение.
«У него была идея фикс: ликвидировать построение СССР по национальному принципу»В такой кадровой политике были практические мотивы. Кому осуществлять реформы в экономике, как не хозяйственникам? Но рискну предположить, что эти назначения были частью более глобального плана. О нем стало известно благодаря нескольким интервью, которые дал Аркадий Вольский. Белорус по национальности, он был помощником по экономике генсеков Юрия Андропова и Константина Черненко. Именно Вольскому Андропов поручил разработать план, который предусматривал ликвидацию БССР.
— Вызывает меня однажды Юрий Владимирович и говорит: «У нас слишком много субъектов СССР. Давайте сведем их все в 15−16 экономических регионов и сделаем их, как штаты в США. Ведь разделение по национальному признаку не характерно ни одной стране мира, кроме нашей! Так что вы продумайте и начертите мне карту этих регионов! — рассказывал Вольский в 2002 году в интервью «Московскому комсомольцу». — Мы с академиком Велиховым сидели почти месяц и сделали ему 15 вариантов карты. Но Андропов постоянно говорил мне: «А почему эту область вы отнесли сюда? Может быть, ее лучше туда?».
Уже после смерти Вольского в «Коммерсанте» (в 2006 году) вышел более подробный рассказ.
— У него была идея фикс — ликвидировать построение СССР по национальному принципу. Межнациональная рознь в СССР подавлялась. Не была такой злобной, как ныне. Однако тлела всегда. Как-то генсек меня вызвал: «Давайте кончать с национальным делением страны. Представьте соображения об организации в Советском Союзе штатов на основе численности населения, производственной целесообразности, и чтобы образующая нация была погашена. Нарисуйте новую карту СССР».
Пятнадцать вариантов сделал! И ни один Андропову не понравился. Какой ни принесу — недоволен: «Отчего эту область сюда, эту — туда? Отчего предприятия так распределили?» А самое трудное было — заводы поделить. С содроганием вспоминаю то задание. В конце концов я позвонил Велихову: «Женя, выручай! Подключись». Обратился к нему как к умному человеку и другу. Дальше мы уже вдвоем чертили. Корпели день и ночь. Компьютеров-то не было. Из подручных средств только телефоны да справки. Нарисовали три варианта. Сорок один штат у нас получился. Закончили, красиво оформили, и тут Юрий Владимирович слег. Не случись этого, успей он одобрить «проект», с полной уверенностью скажу: секретари ЦК, ставшие впоследствии главами независимых государств, бурно аплодировали бы мудрому решению партии.
Вольский — серьезный чиновник и политик, который вряд ли пошел бы на откровенную мистификацию. Тем более что у озвученной им информации есть дополнительное подтверждение. Его я нашел в мемуарах «ХХ век как жизнь», которые написал Александр Бовин — журналист, спичрайтер Брежнева и Андропова.
1 сентября 1983 года генсек попросил Бовина «подготовить соображения» по национальному вопросу. Текст был готов достаточно быстро. Андропов согласился с большинством положений текста и предложил «продумать целесообразность постановки следующих вопросов». Первое из них было сформулировано так: «О преобразовании компартий союзных республик в республиканские организации КПСС».
То есть Коммунистическая партия Беларуси должна была исчезнуть и превратиться, условно говоря, в Северо-Западную областную организацию КПСС. Такой статус белорусские коммунисты имели до конца 1918 года. Когда была создана республиканская компартия и провозглашена БССР.
Казалось бы, белорусские коммунисты и так послушно голосовали за все предложения Москвы. Но для экономического региона даже «самостоятельная» компартия была не нужна.
Если бы программа Андропова начала реализовываться, новые назначенцы были бы идеальными исполнителями на местах. Тем более что у большинства из них национальное самосознание, увы, было невысоким, что гарантировало отсутствие какого-либо сопротивления новой политике.
К счастью для белорусов Андропов скончался и его проект был похоронен вместе с ним.
«Люта ненавідзеў рабацёнку, якой па іроніі лёсу давялося займацца»Но после смерти генсека кадровые перестановки продолжились. Почему? Скорее всего, Слюньков не знал о планах Андропова (который обсуждал их в очень узком кругу). А поскольку генсек предоставил руководителю БССР карт-бланш, кадровая политика продолжилась в прежнем направлении.
К примеру в 1985-м, когда к власти пришел Горбачев, в БССР руководители сменились на 22 из 108 высших республиканских должностей (20,4%). В регионах процент ротации был даже более высокий — 41,7%, или 20 должностей из 48 (использованы подсчеты Майкла Урбана).
Но главное, что белорусскую элиту продолжили формировать по новым принципам. Например, в 1986-м на должность секретаря ЦК КПБ по идеологии был назначен технарь Валерий Печенников.
— Тэхнар і гаспадарнік да мозга касці (…), меў вельмі прыблізнае паняцце пра ідэалогію, культуру і, здаецца, пакутаваў, люта ненавідзячы рабацёнку, якой па іроніі лёсу давялося займацца, — так писал о новом назначенце писатель Валентин Блакит, который сам работал в ЦК КПБ.
Дошло до того, что даже на должность инструкторов в отдел пропаганды и агитации ЦК требовались инженеры и технологи, которые возглавляли на заводах цеха и участки.
Последствия такой кадровой политики особенно проявились в начале 1990-х.
Независимость не на уровне государства, а штатаВ 1990-м белорусы впервые выбрали депутатов республиканского парламента на альтернативной основе. Из-за отсутствия равных условий для выдвижения, агитации и т.д. в Верховный Совет в основном вошла партийная номенклатура. Многие из них — представители слюньковского призыва — позднее объединились в группу «Беларусь», которая поддерживала правительство Вячеслава К*бича.
Казалось бы, хозяйственники всячески противостояли немногочисленной оппозиции. Но в 1991-м неожиданно поддержали запрет компартии и проголосовали за то, чтобы придать Декларации о суверенитете статус конституционного закона (фактически речь шла о провозглашении независимости Беларуси).
Свою роль, разумеется, сыграла общая паника, вызванная запретом КПСС в Москве, а также решительные действия депутатов от Белорусского народного фронта.
Но были и другие, косвенные причины. Так, степень централизации в советские времена была чрезвычайно высокой. Например, число кинотеатров в Одессе могло решаться на уровне Политбюро. У хозяйственников понемногу являлось стремление к определенной самостоятельности в экономических вопросах. Возникал своеобразный экономический патриотизм.
Поэтому Вячеслав К*бич и парламентское большинство в Верховном Совете поддержали провозглашение независимости, а в конце 1991 года пошли на ратификацию Беловежских соглашений. Они руководствовались не тягой к независимости, а своими прагматическими расчетами. Для них независимость воспринималась не на уровне государства, а на уровне союзной республики или (используя терминологию Андропова) штата.
Разумеется, были исключения. Так, Василий Леонов (выдвиженец Слюнькова, в советское время — первый секретарь Могилевского обкома партии) превратился в 1990-е в рыночника. Но большинство депутатов восприняли депутатскую работу не как политическую деятельность, а как возможность выбить своим учреждениям или себе те или иные блага.
Неудивительно, что в первой половине 1990-х белорусская элита заблокировала большинство реальных рыночных реформ. Да и интеграция с Россией, которая находилась в тренде все десятилетие, являлась отражением их взглядов и их мировозрения. Поэтому процессы укрепления независимости происходили скорее вопреки, чем благодаря их позиции.
От потери суверенитета Беларусь отчасти спасло время, ведь в нулевые и десятые в стране происходила неизбежная смена элиты. Да, некоторые представители слюньковского призыва еще в строю. Но когда спикер парламента Владимир Андрейченко (в 1980-е — первый секретарь Верхнедвинского райкома компартии) критикует ЕАЭС и отношения Беларуси и России, понимаешь: прежние взгляды больше не в тренде.
Только понимание этого далось дорогой ценой. Ведь Договор о Союзе Беларуси и России (с формулировками об общем парламенте) формально никто не отменял. По крайней мере пока.
https://news.tut.by/culture/662619.html
