Sevpolitforum.info

Только чеканка монеты оставалась исключительной прерогативой центральной власти. Начало собственной чеканки региональным властителем было равно декларации независимости, считалось опасным мятежом и, если центр имел такую возможность, немедленно подавлялась.

Более того, зачастую уже имевшие фактическую независимость региональные владетели десятилетиями не приступали к собственной чеканке, продолжая пользоваться монетой, отчеканенной в центре.

Не в последнюю очередь это было вызвано тем, что собственная чеканка требовала предварительного накопления серьёзных ресурсов и создания запасов драгоценного металла (для сасанидской империи — серебра).

Сасанидские региональные шахи (напомню, что император носил титул шахиншаха, который правильно переводится, как царь царей, то есть за региональными владетелями традиционно признавался царский титул) были более самостоятельным эквивалентам европейских баронов (герцоги и графы были баронами короля).

Они точно так же осуществляли функции государственного управления на местах. Они точно так же, по требованию центра, выставляли на войну ополчение своей провинции. Они и их воины точно так же были закованными в броню профессиональными всадниками.

Только земли, получавшиеся европейскими феодальными династиями в условное держание (теоретически они были собственностью короны и, периодически усиливаясь, королевская власть пыталась восстанавливать над ними свой полный контроль) «рыцари востока» контролировали на правах собственности, причём не столько личной, сколько племенной, что практически не давало шахиншахам возможности прибегать к конфискациям.

Нельзя забрать землю народа, не уничтожив народ, а это — очень затратное мероприятие, сильно ослабляющее всю империю. Нельзя сменить правящую династию, чья власть освящена веками и которая воспринимается народом, как своя.

Поэтому сасанидский двор в лучшем случае мог менять одного представителя регионального правящего дома на другого, но и региональные шахи могли сменить на престоле в Ктесифоне одного шаха другим и неоднократно этой возможностью пользовались.

Римская и византийская системы управления коренным образом отличались от сасанидской и европейской. Это были военно-бюрократические империи, опиравшиеся на постоянную армию и профессиональный бюрократический аппарат. Ранги знатности присваивались в соответствии с занимаемой должностью.

Выходцы из обычных (даже не знатных) провинциалов не просто выслуживались в разряд первейших вельмож, но неоднократно становились императорами.

Государство с переменным успехом боролось с крупными земельными собственниками и поддерживало крестьянское мелкое землевладение, справедливо усматривая в создании латифундий путь к постепенному перетеканию властных полномочий от государственного аппарата к феодализирующейся земельной аристократии.

Византии неоднократно удавалось остановить процесс феодализации. Только ослабленная империя Палеологов, восстановленная в 1261 году после захвата в 1204 году Константинополя крестоносцами, вынуждена была уступить феодальным устремлениям знати. Но именно по этой причине, стремительно разрушаясь, она не продержалась и двухсот лет.

На основании изложенного мы можем сделать вывод о том, что феодальное государство является внутренне значительно менее прочным и значительно менее устойчивым по отношению к внешним потрясениям, чем военно-бюрократическая империя.

Но империя, построенная по военно-бюрократическому принципу, стоит значительно дороже (пронизывающий все сферы жизни государственный аппарат необходимо содержать) и является перманентно зависимой от качества центрального управления. Выдающиеся императоры даже в сложнейших условиях демонстрировали огромную устойчивость системы.

В то же время слабые и/или недостойные правители умудрялись подорвать имперские позиции даже в благополучные времена. Некоторым противовесом служила возможность «легитимного мятежа» — насильственной смены недостойного императора или даже династии. Но сместить таким образом могли и вполне успешного правителя (как, например, Никифора Фоку).

Богатство Византии служило притчей во языцех. Она единственная в раннем средневековье чеканила золотую монету (остальные серебро). Константинополь и императорский двор поражали великолепием как Запад, так и Восток.

Подчеркну ещё раз, что именно богатство, именно ресурсные возможности центральной власти позволили в позднем Риме и в Византии создать военно-бюрократическую империю.

На Русь идея Третьего Рима пришла с падением Рима Второго (Константинополя) и переходом Константинопольского патриархата в унию. Политическая теория того времени не предполагала возможности исчезновения империи, но не видела ничего противоестественного в её переносе на новое место.

Если империя могла быть перемещена из варварского и арианского Рима в город Равноапостольного Константина, то почему бы ей не переместиться и из Константинополя, после того, как изменив православию, он был завоёван неверными. Именно так видели данный процесс люди того времени.

Единственным независимым православным царством того времени была Московская Русь. Которая начала резко усиливаться как раз накануне завоевания Константинополя турками, а уж после падения Царьграда сила и влияние Москвы стали расти, как на дрожжах.

Тут и не захочешь, а поверишь, что Божья Благодать переместилась на Русь вместе с православным царством. Способствовала осознанию себя Третьим Римом (наследником двух первых) и женитьба Ивана III Васильевича на Софье (Зое) Палеолог. Таким образом, на Русь переместился не только центр православия, но и правящая византийская династия.

Наконец, идея военно-бюрократической империи, должна была прийтись по душе Ивану III, отец которого, Василий II Васильевич Тёмный всю жизнь вёл со своими двоюродными братьями тяжелейшую феодальную войну, в ходе которой терял престол и даже был ослеплён. Довелось побороться за власть, как с дядями, так и с родными братьями и Ивану III.

Между тем, решение неотложных внешнеполитических задач властно требовало единства страны. Необходимую управляемость уже тогда огромной и слабо заселённой территории могла обеспечить только военно-бюрократическая империя. Но, как мы знаем, она дорого стоит. Русь того времени была не особо зажиточным государством и необходимыми ресурсами не располагала.

Тогда Иваном III была изобретена система, исправно работавшая до Петра I, а полностью демонтированная только манифестом Петра III «О вольности дворянской», окончательно превратившим поместье, владение которыми обуславливалось службой владельца и его рода государю (в основном военной), в наследственные вотчины.

Иван III перенёс главную точку опоры с государева двора (военно-политического органа сформированного из старшего и младшего боярства) на дворянство.

В отличие от бояр (наследственно и безусловно владевших своими вотчинами) дворяне получали поместья только за службу и на срок службы.

Таким образом, Иван III сумел создать военно-бюрократический аппарат, полностью зависимый от центральной власти и безоговорочно ей преданный, на низкой ресурсной базе. Он расплатился со своей бюрократией и своим войском земельной собственностью.

Естественно дворянство моментально начало стремиться к получению наследственных прав на земельные владения, но русским великим князьям и царям удавалось сдерживать эту тенденцию.

Они смогли не дать служилому дворянству превратиться в стандартных западноевропейских феодалов. Сословный разрыв между дворянством и боярством сохранялся вплоть до петровских реформ. Ну, а после Петра ресурсная база России стремительно выросла и содержание бюрократического аппарата и армии перестало быть проблемой.

С этого момента Россия становится классической военно-бюрократической империей, законченную идеологию которой сформулировал Павел I, утверждавший, что любой вельможа в России имеет какое-то значение, лишь когда с ним говорит император и лишь до тех пор, пока император с ним говорит. Мысль только поначалу кажется гомерической.

На деле это выражение старой византийско-римской идеи, что перед императором все равны — и первый вельможа, и последний бедняк, император же обязан заботиться о благе всего народа. Практически же воплотил в жизнь идеи отца император Николай I Павлович, при котором военно-бюрократическая империя достигла своего наивысшего расцвета.

Однако при нём же проявилась и её слабость. Крымская война была проиграна потому, что император недооценил важность вооружения армии нарезным оружием.

Русские войска в сражениях Крымской войны имели штуцеров на порядок меньше, чем их англо-французские противники. Именно потому и терпели поражения.

Из прицельно бьющих на 800 метров штуцеров (из стоявшего на вооружении русской армии гладкоствольного ружья при стрельбе на двести метров, даже у хорошего стрелка лишь каждая четвёртая пуля попадала в цель) англо-французы расстреливали русские колонны раньше, чем великолепно вымуштрованные николаевские солдаты успевали прибегнуть к своему неотразимому приёму — штыковому удару.

Результатом стали реформы, как действительно назревшие (вроде отмены крепостной зависимости, изменения принципа комплектования армии), так и довольно сомнительные и не вписывающиеся в структуру военно-бюрократической империи.

Создание не просто всесословного суда, но суда присяжных, в результате чего правительство утратило контроль над судебной властью. Создание земств — местного самоуправления, лишавшего центральную власть административного контроля над ситуацией на местах. Конституционные мечтания Александра II и Лорис-Меликова, которые, если бы были реализованы, десакрализировали бы центральную власть.

Наконец фактическое введение свободы прессы, которая, даже будучи подцензурной, вела оголтелую антиправительственную пропаганду. Ещё одной реформой — подчинением церкви государству (фактическому превращению её в религиозный департамент) мы обязаны Петру I, который не всегда разумно пытался пересаживать на русскую землю западные (в данном случае протестантские) институты.

Каждый из вышеперечисленных механизмов сам по себе не плох и, в рамках другой системы может быть даже эффективным.

При определённых ограничениях (без присяжных) всесословный суд и земство (под контролем исполнительных властей) вполне вписываются и в систему военно-бюрократической империи.

Но стремление Александра II превратить Россию в стандартное, современное ему, западное государство, закончилось трагической гибелью самого Государя, а через поколение (при его внуке) также династии и империи именно потому, что государственные механизмы выросшего из классического феодализма секулярного Запада совершенно не соотносились с механизмом управления военно-бюрократической империи, унаследованной Русью от Рима, через Византию.

Внешнее сходство не означало внутреннего единства. Внешне и в средние века Запад не замечал своего принципиального отличия от Византии, кроме вызывающих зависть богатств последней. Кстати, военно-бюрократическая империя не только требует огромных ресурсов на своё содержание, но при адекватной власти способна также аккумулировать огромные ресурсы.

Россия на глазах изумлённого Запада становилась тем богаче и обширнее, чем прочнее утверждалась в ней военно-бюрократическая империя.

Февральская революция 1917 года полностью уничтожила аппарат военно-бюрократической империи и чуть не убила Русь. Большевики же не только захватили, но и удержали власть, отнюдь не благодаря своим социальным экспериментам.

Им повезло, что во главе их партии в критические моменты оказались люди, обладавшие тонкой интуицией и не боявшиеся принимать решения, полностью противоречащие марксистским канонам.

Фактически, Ленин (частично и временно) и, особенно, Сталин (полностью и на постоянной основе), восстановили военно-бюрократическую империю в социалистической упаковке.

Жёсткость и чёткость механизмов военно-бюрократической империи обеспечивала отличную выживаемость СССР в кризисные годы. Ни одно государство мира не было способно выдержать удар той силы, который обрушила на СССР гитлеровская Германия в 1941 году. А СССР выстоял, даже находясь за гранью возможного.

Но зато в периоды мира и спокойствия социалистическая уравниловка, обесценивавшая труд профессионалов, уничтожавшая стимул к развитию за счёт запрета зарабатывать больше определённого максимума, фактически поощрявшая ленивых и неспособных за счёт трудолюбивых и талантливых, быстро приводила к оригинальной стагнации.

Количественный рост в СССР действительно сохранялся и был достаточно высок, даже если убрать приписки, но наблюдалась качественная деградация.

Промышленные товары, выпускавшиеся в СССР в 50-е — 60-е годы, спокойно конкурировали с аналогичными западными. В 70-е наметилось отставание, а в 80-е, несмотря на то, что по «тонно-кубометрам» экономика продолжала устойчиво расти, уже шутили, что от Японии мы отстали навсегда.

Таким образом, скрещивание социалистической идеи и механизма военно-бюрократической империи оказалась не менее губительным, чем попытка Александра II скрестить с военно-бюрократическим механизмом идею либеральную. Это не удивительно.

По своей природе военно-бюрократическая империя является универсалистской, обеспечивающей равные права и возможности всем подданным, независимо от политических взглядов, национальности и религии.

Всем известен исторической анекдот о беседе Николая I с известнейшим русофобом того времени маркизом де Кюстином. Когда император, перечислив национальности своих придворных (среди которых не оказалось ни одного русского),0 заявил, что все вместе они русские. Это, конечно, гиперболизация, но гиперболизация абсолютно точно отражающая идею военно-бюрократической универсалистской империи.

В ней, даже несмотря на то, что православие являлось официальной государственной религией, высокие должности в государственном аппарате и в армии занимали и мусульмане, и протестанты, и даже крещёные иудеи (при том, что евреи были едва ли не единственным народом империи, на который были наложены определённые ограничения).

Империя не препятствовала развитию иных конфессий и иных языков, малые народы сохранял не только социалистический СССР.

Они никуда не делись и за столетия российского имперского господства. Наоборот, размножились и разбогатели под сенью имперских штыков.

Катастрофа распада СССР, как и катастрофа распада романовской империи, в качестве главной глубинной причины имеет попытку совместить преходящую политическую идеологию с универсальным и в этом плане вечным аппаратом военно-бюрократической универсалистской империи. Кстати, прошло неполных тридцать лет после распада СССР.

Россия ещё не восстановила свои естественные границы. В лихие 90-е государство вообще находилось на грани выживания. Прошло всего 18 лет адекватного правления, и уже никто не шутит, что мы отстали от Запада или от Японии навсегда.

Уже даже о том, что просто отстали говорят только люди, явно не симпатизирующие действующей власти, да и самому российскому государству и поэтому готовые не замечать очевидного и проповедовать невероятное.

Все эти 18 лет Россия развивается именно как военно-бюрократическая универсалистская империя. Несмотря на потуги самых разных, в том числе и вполне благонамеренных людей, навязать государству какую-нибудь очередную «передовую» идеологию, власть сохраняет дистанцию от всех идеологов, провозглашая единственной достойной «идеологией» патриотизм, понимаемый как забота об общем благе.

По сути, как было сказано выше, общее благо на основе баланса интересов и равенства всех перед законом, — это и есть главная идея универсалистской империи, военная составляющая которой обеспечивает гарантированную внешнюю защиту от любого врага, а бюрократическая — должное качество управления.

Я знаю, что всегда найдутся люди, которые по злому умыслу, или даже вполне справедливо укажут на недостатки в системе государственного управления. Да, недостатки всегда были и всегда будут. Но необходимо различать недостатки системные, то есть продуцируемые самой системой управления, и недостатки антисистемные (проистекающие из личных качеств конкретного чиновника), с которыми система борется.

Так вот, нам есть с чем сравнивать и в самой России (в 90-е), и вокруг России (где в большинстве стран 90-е возвращаются в ухудшенном виде, а в некоторых из них просто не заканчивались), и даже на «благословенном Западе», система управления которого идёт вразнос, как в США, так и в ЕС, оказываясь неспособной отвечать новым вызовам.

Выяснилось, что при всей ресурсоёмкости системы военно-бюрократической империи, система либеральной империи ещё более ресурсоёмка. Более того, для нормального существования ей необходимо обеспечивать растущий в геометрической прогрессии поток ресурсов, что в принципе невозможно даже за счёт грабежа всего остального мира (ибо его ресурсы конечны, и даже начав колонизацию ближнего и дальнего космоса, человечество не сможет обеспечить рост наличного ресурса в темпе, необходимом для поддержания существования либеральной империи западного типа).

На сегодня окончательное восстановление России в качестве Третьего Рима — военно-бюрократической универсалистской империи, унаследовавшей свою идею от Рима Первого и принявшей её из рук гибнущего Рима Второго, ещё не гарантировано.

Несмотря на грамотную внеидеологичность действующей власти и, пожалуй, самое качественное управление за последние 500 с лишним лет (после Ивана III, не считая краткого периода Александра III), перед Россией стоит проблема, не решённая окончательно ни одной универсалистской империей прошлого — обеспечение не просто легитимной, но качественной преемственности власти.

Грубо говоря, каждый следующий правитель должен быть, как минимум, не хуже, а желательно лучше предыдущего. А так не получается (хоть иногда удавалось обеспечить череду в три-пять качественных правителей подряд).

Самая распространённая ошибка правителей, приходящих к власти после эпохи восстановления, — переоценка имперского могущества. Возможности универсалистской империи действительно велики и иногда кажутся безграничными. Потери периода имперского отступления хочется наверстать как можно быстрее (заодно облагодетельствовав человечество).

На смену условному Анастасию (воссоздавшему имперское могущество Византии в начале VI века) приходит условный Юстиниан, растрачивающий накопленные ресурсы в бесплодной попытке немедленно восстановить границы Рима, эпохи его расцвета.

Империя надрывается и скатывается в новый кризис. Один из таких кризисов может оказаться последним в её жизни.

Слабость универсалистской империи — она строга в управлении. Центральная власть, от которой полностью зависит эффективность всего разветвлённого бюрократического механизма, должна быть не просто адекватной, а талантливой. Кажется, что Запад имеет в этом отношении преимущество — там управлять может любой дурак, система имеет многократную страховку.

Однако это приводит к тому, что ошибки не замечаются, накапливаются, к власти всё чаще приходят именно дураки, в конце концов происходит вырождение системы, когда негативный отбор достигает «точки Псаки» на всех этажах государственной власти и страховка от дурака становится страховкой дурака от замены умным.

Универсалистская система начинает сигнализировать о насилии над здравым смыслом моментально. Даже СССР эпохи Горбачёва, всего-то и правившего шесть лет, неоднократно успел подать сигнал бедствия, а с 1989 года подавал эти сигналы непрерывно.

Просто идеологизированная система не смогла полностью использовать потенциал ГКЧП, превратив механизм собственного спасения в механизм собственного уничтожения, но до последней минуты сквозь социализированность СССР, как и сквозь либерализированность последних лет династии Романовых, рвалась к спасению универсалистская империя.

Нам может нравиться или не нравиться универсалистская империя, но по-другому Россия существовать не может. Это доказано историей. Это не Ельцин создал слабое, распадающееся либеральное государство, а слабое распадающееся либеральное государство востребовало Ельцина в качестве президента. Как закономерен был в позднем СССР приход к власти Горбачёва.

Элита идеологизированой империи осознала, что в обозримой перспективе декларированная цель (построение коммунизма) невозможно. Всего, что было возможно («развитого социализма»), она уже достигла. Воевать за создание всемирного пролетарского государства нельзя из-за ядерных арсеналов. Капиталисты научились социальному партнёрству, и на революционизацию Запада рассчитывать не приходится.

Народ некуда вести, а без близкой и понятной цели он начинает задумываться о смысле жизни. В этих условиях не мог не появиться политик горбачёвского пошиба — с идеей примирения с Западом и «конвергенции» социализма и капитализма, как были предрешены и результаты его деятельности.

Не играет и идея этнически чистого «русского государства». Учитывая особенности российской демографии, государство, основанное на чисто «русской идее», быстро утратит Кавказ и Зауралье.

В этих регионах русские не составляют абсолютного большинства, а нерусские народы, спокойно живущие в универсалистской империи, для которой все они россияне (те же русские, только в профиль), вряд ли захотят жить в русском этническом заповеднике.

Можно, конечно, попытаться их принудить, но это будет означать бесконечную гражданскую войну, которая подорвёт силы России эффективнее, чем все ЦРУ, МИ-6 и разные «пятые колонны» вместе взятые.

Есть проблема утраченных с распадом СССР бывших имперских территорий. Быстро она не решится. Именно потому, что попытка вернуть всё (или хотя бы значительную часть утраченного) приведёт к быстрому перенапряжению сил, создав врагов практически по всей протяжённости границ.

Не случайно Путин предложил создавать на постсоветском пространстве интеграционные механизмы по образцу ЕС.

Германское доминирование в Евросоюзе убедительно доказало, что большая экономика автоматически поглощает малые, доминирует над ними и встраивает в свою систему приоритетов.

За экономической же зависимостью (не путать с братской благотворительностью, которой ждут от России многие бывшие республики) неизбежно следует и зависимость политическая. В результате опосредованный контроль (через экономическое доминирование и предоставление военного зонтика) остаётся за Россией, а ответственность перед народами несут местные элиты. При этом уровень жизни в России (при таком раскладе) всегда будет выше, чем союзных странах (сравните Германию даже не с Болгарией, а хотя бы с Испанией).

Для нивелирования различий без демонтажа формального суверенитета союзникам России необходимо будет согласиться с внедрением тех же свобод движения капиталов и рабочей силы, которые сейчас работают в ЕС, а это значит, что деньги и квалифицированные кадры с окраин потекут в Россию ещё более бурным потоком.

В такой ситуации уже неважно, кто избирает местную власть.

Но ещё раз подчеркну, что подобное развитие событий возможно только в рамках универсалистской военно-бюрократической империи. Любая другая система просто не сможет обеспечить концентрацию необходимых ресурсов (в том числе управленцев необходимого качества в необходимом количестве).

Так что Третий Рим — не прихоть России, но её судьба. А четвёртому действительно не бывать, ибо больше нет потенциальных наследников универсалистского православного царства. Если Россия не справится, то в судьбе европейского имперского проекта, стартовавшего при Октавиане Августе, будет поставлена точка. Тогда из универсалистских империй останется только Китай, но это совершенно другая история.

Ростислав Ищенко